Пусть по Парижу ходят мусульманки и прячут свои лица под паранджой, но нам, хвала мусульманскому Аллаху, не нужно упрятывать себя в паранджу, потому что у нас есть чудесные вместительные картофельные мешки, которые чрезвычайно удобно носить на голове.
И если паранджа не делает своих владельцев ничуть счастливее, то наши мешки приносят счастье всем без исключения своим обладателям, и не только потому, что это модный тренд, и не только потому, что для приобретения совершенно любой модели картофельного мешка вам не придётся потратить ни одного белорусского рубля (ведь прекрасный картофельный мешок есть в каждом белорусском доме), а в первую очередь потому, что картофельный мешок куда лучше паранджи ― ведь паранджа оставляет незащищёнными глаза, через которые внутрь может попасть что угодно,
скатиться прямо в сердце
и встревожить его так, что оно будет падать
будто 11 сентября с высоты нью-йоркского небоскрёба,
а потом снова возноситься на высоту 86-ти этажей ―
и снова падать,
а потом снова возноситься ―
и так, пока не доведёт вас до сердечного приступа.
Но если ваша голова будет в картофельном мешке, то ни через глаза, ни через уши, ни через какие другие отверстия в голове ничто не попадёт в ваше сердце
и вы обретёте наконец счастье, гармонию, покой
и всё вокруг станет на свои места.
Всё ― будет на своих местах.
Толпа намусорит ― дворники выметут улицу, кто-то выбросится из окна ― приедет скорая, в киоск привезут свежие газеты ― выстроится очередь, выпадет снег ― заработают снегоочистительные машины, нарушится закон ― автозаки повезут в тюрьмы правонарушителей.
И жизнь будет незаметно развиваться, свиваться-развиваться спиралями: деревья будут виться в небо руками веток, цветы на подоконниках стеблями виться в небо, стремясь выдавить оконное стекло, волосы – виться кудрями на головах, дым ― колечками из трубок.
Экономисты будут считать деньги, политики будут душить друг друга во имя светлого будущего, парикмахерши остригут тонны волос, адвокаты защитят тысячи обвиняемых, священники будут молиться в храмах, машинисты пустят по рельсам сотни поездов, предатели будут предавать, друзья ― дружить, любовники ― любить, а радиостанция “Голоса Беларуси” ― вещать из радиоприёмника о том, что всё находится на своих местах и потому самое важное для каждого из нас ― знать своё место.
А если ваша голова окажется вне картофельного мешка, например, в парандже, то всё перевернётся с ног на голову, пойдёт шиворот-навыворот и покатится кубарем: экономист будет пялиться на дворника и до того допялится, что и сам захочет стать дворником, а дворник начнёт пялиться на менеджера и дойдёт до того, что, чего доброго, сам захочет стать менеджером, вследствие чего начнутся беспрерывный аврал и предапокалиптическая анархия.
В общем, паранджа из-за своей излишней открытости невероятно опасна, поэтому парижане не любят мусульман, которые до того доглазелись на Париж, что начали его заполнять ― а белорусов любят, потому что их парижане никогда не видели в лицо из-за картофельных мешков на их головах.
Вот Нина из Калинковичей носит на голове картофельный мешок и находит это необычайно удобным, потому что так причёска, на которую уходит половина Нининой зарплаты, не портится ни от дождя, ни от ветра, и маникюр Нины не портится, и водостойкая тушь белорусского производства не растекается под струями воды, вылетающими из-под колёс автомобилей. Конечно, окружающие ничего не знают об этих преимуществах, но зато Нина внутри мешка чувствует себя комфортно и безопасно, ничто её не тревожит и всё у Нины ― на своих местах.
И Антон из Калинковичей носит картофельный мешок на голове, потому что так его никто не отвлекает во время аудиопрослушивания футбольных матчей и просмотра порножурналов, а ещё внутри картофельного мешка Антону можно сколько угодно есть мясо, и сало, и что угодно ― и ни один вегетарианец не будет читать ему нравоучительные проповеди.
Правда, жизнь так коварна и непредсказуема, что в ней может внезапно произойти всякое, и вот Нина, которая благополучно жила в своём картофельном мешке, пошла в магазин за новой тушью, а Антон, который тоже был вполне себе счастлив в своём картофельном мешке, пошёл в магазин за пивом, и вот они, каждый направляясь к своей цели и не видя ничего не своём пути, врезались друг в друга, зацепились своими картофельными мешками и
упали на землю так, что
мешки с них тоже упали,
и Нина с Антоном увидели друг друга и тут же
сердца их упали вниз с высоты 86-ти этажей нью-йоркских небоскрёбов,
а потом снова поднялись вверх,
и снова упали,
и чтобы хоть как-то это прекратить, Нина и Антон схватили свои мешки, сшили их в один и оба нырнули внутрь.
Но едва они оказались вдвоём в одном картофельном мешке, как их тут же стало трое, потому при сложении Нины с Антоном получается Антонина.
Конечно, Антона и Нину реальное +1 в их мешке повергло в шок, выбило из колеи и подставило к разбитому корыту, потому что раньше они знали +1 только на уровне социальных сетей,
но так как вне картофельного мешка всё по-прежнему осталось на своих местах, то Нине и Антону не пришлось ничего изобретать ― няни принялись нянчить Антонину, парикмахеры ― стричь, учителя ― учить, портнихи ― шить ей платья, бассейн-инструкторы ― учить бассейн-инструкциям, а радиостанция “Голоса Беларуси” просвещать в области культурных и погодных изменений.
Правда, Антонина росла не по дням, а по часам, и пришло время, когда всем троим внутри одного картофельного мешка стало решительно тесно, и Антон с Ниной поняли, что пора уже от Антонины как-то избавиться.
Но так как Антон с Ниной потратили на Антонину такое количество денег, что никакое количество кур не смогло бы их склевать, то они решили, что было бы неплохо наконец на Антонине заработать, а для этого лучше всего было бы её продать мужчине с вместительным картофельным мешком, жилплощадью и автомобилем.
Но Антонина, услышав перешёптывания Антона и Нины и поймав в своё карманное зеркальце их косые взгляды, не стала дожидаться, пока её продадут, а сама выскочила из мешка.
― Я свободна! ― закричала Антонина, почувствовав себя Шивой с миллионом рук, ног и глаз, ― Я свободна! Я могу всё слышать и всё видеть!
― но услышала и увидела она только 1 поэта, который на лёгком вдохновляющем подпитии читал на площади стихи воображаемому народу, и 1 революционера, который стоял с плакатом, бунтуя против воображаемых властей, ― но ни народа, ни самих властей Антонина нигде не увидела, хоть по телевизору видела только власть и народ, а поэтов и революционеров не видела никогда.
― Я свободна! Я свободна! ― закричала Антонина и побежала, а чтобы не быть голословной, в подтверждение своей свободы забивала на своём пути все возможные косяки, прикладывалась ко всем бутылочным горлышкам и продавалась ни за какую ни за жилплощадь, а за шоколадку “Алёнка” и бутылку полусладкого белорусского вина “Осенняя соната”.
Так Антонина добежала прямиком до наркодиспансера, где ей надели на голову спасительный картофельный мешок.
Антонина заполучила свой собственный картофельный мешок, а Антон и Нина избавились от Антонины и снова остались вдвоём.
Но пустоты, которые образовались после ухода Антонины, до такой степени увеличили расстояние между Антоном и Ниной, что они стали отдаляться, отдаляться, пока совершенно не потеряли друг друга из виду.
― Антон! ― как-то сказала Нина в пустоту картофельного мешка, потому
что Антона она уже не видела, а видела только чужую, маячившую где-то вдалеке фигуру. ― Мне кажется, наш мешок слишком разносился. Может, нам пора вылезти и отправиться за Антониной?
―Ещё чего! ― рявкнул Антон, ― Поедем в Калинковичи, там в моём
подвале полно пустых, совершенно отличных картофельных мешков всех существующих размеров!
И они отправились в Калинковичи, где действительно отыскали уютный картофельный мешок, в котором всё стало на свои места.
Герань стояла на своём месте ― на подоконнике, велосипед “Аист” стоял на своём месте ― в разобранном виде возле крыльца, завтрак был на своём месте ― в 8.00 и обед на своём месте ― в 13.00, а самое главное ― радиоприёмник с вещающими “Голосами Беларуси” ― верхом на холодильнике Минск Атлант. Нина была на своём месте ― стряпала блины, вязала Антону шарфы и читала томик Ахматовой с одухотворённым выражением лица, и Антон был на своём месте ― с удочкой на озере или в полулежачем положении под “Москвичом” с не менее одухотворённым выражением лица, чем у читающей Нины.
Так прошло триста сорок лет, и триста сорок лет спустя Нина, стряпая блины, слушала приёмник, а Антон сидел рядом и курил трубку ― и всё было на своих местах.
― Добры дзень, паважаныя сябры! Як заўсёды, мы перадаём вам самыя важныя навіны з уcіх куткоў Беларусі і ўсяго свету. Сёння ў нашым эфіры чарговая заяўка ад нашых слухачоў. Дзяўчына з чароўным імем Антаніна, на жаль, знаходзіцца па-за межамі нашае краіны і вельмі сумуе па родных краявідах і па сваіх бацьках. Антаніна, калі ласка!
Тут Антон так сильно затянулся трубкой, что, когда выпустил из своих лёгких дым, он окутал их с Ниной плотным газовым облаком, как самых крутейших звёзд “Славянского базара”, и в этом облаке Антон не увидел, как Нина старательно месит тесто ― так, что оно сразу превращается в цемент и Нина до крови избивает о него костяшки своих пальцев, не чувствуя этого.
― Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Меня зовут Антонина. Сейчас я в Париже, работаю медсестрой скорой помощи, и сегодня я откачивала одну мусульманку, из-за жары у неё случился сердечный приступ, но это неправда, с ней случился сердечный приступ потому, что она носила паранджу, а ведь паранджа ― это совсем не надёжно, потому что она оставляет неприкрытыми глаза, через которые в вас может попасть какой угодно мусор, упасть прямо в ваше сердце и довести до сердечного приступа. Так вот мой вам совет ― лучше носите на голове картофельный мешок, тогда ваши сердца останутся целы и невредимы и ничто не будет их тревожить и не доведёт до сердечного приступа! И ещё я хочу передать привет в Калинковичи моим родителям, которые с детства учили меня этой бесценной истине и к которым я не прислушалась ― поэтому сейчас нас разделяют триста сорок лет и четыре тысячи километров.
И вот после этих слов Нина уронила голову на руки и заплакала, и заплакала так горько, что от сырости их с Антоном картофельный мешок едва не расползся по швам;
так на следующий день Антону пришлось выбросить радиоприёмник на помойку, потому что всё должно быть на своих местах, а этому старому, уже совершенно ненужному приёмнику
на помойке ― самое место.